«Цифры, которые мы видим, не критичны, потому что они плановые. То есть бюджет в последнее время и верстается как дефицитный, и с этой точки зрения повышенных рисков я не вижу. Надо понимать, что поскольку поступления в бюджет в течение года неравномерные, то нормально, когда дефицит в начале года растет, и к концу года он достигает плановых показателей. Поэтому на данный момент не видны статистические данные или структурные проблемы в российской экономике, которые бы заставили нас выбиться из плана. Что касается того, как мы будем из этого выходить, во-первых, дефицитный бюджет — это скорее норма. То есть то, что мы жили периодически с профицитным бюджетом, могли позволить себе откладывать деньги, это всегда вызывало большие вопросы со стороны экономистов, потому что нормальная страна, которая развивается, и тем более страна, которая находится в той ситуации, в которой находится РФ, не может себе позволить откладывать что-то на черный день, и умеренный дефицит бюджета — это нормально. С точки зрения того, как мы будем это покрывать, правительство уже анонсировало, например, налоговую реформу — повышение налогов на доходы физических лиц, повышение налогов на прибыль компаний, и здесь, как говорится, люди — это новая нефть. Поэтому весомую часть дефицита будут покрывать за счет увеличения фискальных сборов. Кроме того, что сами по себе налоги растут, давайте не будем забывать о том, что растет и их собираемость. Государство все лучше умеет отслеживать траты как физических лиц, так и движение по счетам компании, и за счет этого общая собираемость вырастает. Помимо всего прочего в последние два года наша экономика находилась в очень серьезных структурных изменениях, зачастую мы были готовы давать ощутимые скидки нашим партнерам для того, чтобы эти партнеры продолжили с нами торговать. И здесь пример Индии или Китая, которые покупали энергоресурсы с огромными дисконтами. Кажется, что логистические цепочки относительно того, кому и на каких условиях мы поставляем, относительно выстроились, поэтому я думаю, что на следующем этапе мы попытаемся все-таки монетизировать это побольше, увеличить собираемость денег еще за счет того, чтобы больше зарабатывать на наших замечательных партнерах».

«Роснано» идеологически — инвестиционная компания, задача «Роснано» — вкладывать в стартапы, развивать их, получать хороший экономический результат. На фоне того, что есть куча отраслей, которые могли бы сейчас получить огромную активность и развитие, так как из-за санкций мы целый ряд товаров завозить не можем, если бы «Роснано» больше работало в этом направлении, наверное, и отдача была бы хорошая, вместо этого «Роснано» идет в проекты, которые, может быть, сильные с точки зрения пиара, но не соответствует их задачам. В мире этот тренд заключается в том, что пик моды на замены ДВС (двигателей внутреннего сгорания) прошел, если мы посмотрим на планы крупнейших европейских концернов, то они стали гораздо менее оптимистичными относительно электромобилей. Здесь, если мы в действительности будем развивать что-то инновационное, это звучит крайне неплохо, но на фоне того, что в самом Китае интерес к электромобилям снижается, не хотелось бы, чтобы вместо инновационности нам завезли какие-то технологии, и не самые актуальные. Одновременно в России сейчас всплеск интереса к электричкам, понятно, что инфраструктуры критически не хватает. Вот звучит все это очень хорошо, и, если Китай будет инвестировать, неважно, деньгами или технологиями, в создание инфраструктуры внутри РФ, тем более инновационной, это новость хорошая. Но я буду сейчас очень осторожен в оценках и прогнозах, потому что до этого у нас был много раз негативный опыт, когда под видом чего-то инновационного нам завозили устаревшие технологии».

«Представляется, что СПб биржа на самом деле не имеет сейчас никакого решения, более того, я бы вообще историю про эту биржу начал с того, что, с одной стороны, у нас есть стандартный путь решения проблемы с замороженными активами, по которому пошла Московская биржа: вы идете в европейский регулятор, в случае с СПб биржа — в американский, получаете индивидуальное разрешение, с ним идете в конечное место хранения и забираете свои бумаги. И бельгийцы, и американцы такие разрешения дают, индивидуально дают, тем более если человек не под санкциями, не имеет никакого отношения к финансированию текущей ситуации, если демонстрирует, что он сейчас уже живет на Западе. Но дальше я не слышал о том, чтобы СПб биржа, даже если бы к ним приходили с такими разрешениями, шла навстречу, потому что последняя позиция, которую они озвучивали, когда к ним приходили за разрешениями, заключалась в том, что на данный момент она не проводит операции по переводу чего-либо куда-либо, потому что внутри инфраструктуры цепочки хранения не такие, как были в случае с Московской биржей. В случае с СПб биржей они собираются как-то это сегрегировать и что-то с этим делать, поэтому совет про то, чтобы пойти получать индивидуальное разрешение, хороший, но хотелось бы, чтобы СПб биржа как-то прокомментировала, какой будет дальше путь. Я не слышал, чтобы были прецеденты, когда эта биржа дальше помогла инвестору вернуть свои акции, более того, представляется, что это немножко искусственное затягивание тех процессов, когда вместо того, чтобы вам помочь, вас отправляют за каким-то чудом получить какие-то дополнительные разрешения или документы. Для всех крупных клиентов, крупными клиентами будем называть клиентов, у которых больше 100 тысяч долларов, единственный способ вернуть свои инвестиции — получать индивидуальные разрешения, и это первый и базовый шаг. Но что делать дальше, если с Московской биржей процесс отработан и уже есть какое-то количество позитивных кейсов и возврата денег, с СПб биржей такого пока нет, и проблема не на стороне OFAC и не на стороне наших западных партнеров, проблема в том, что сама биржа не до конца понимает, что с этим делать, может быть, и не до конца хочет в этом помогать».

«Всю прошлую неделю, да, в общем-то, и позапрошлого, мы находились в умеренной консолидации, просто потому что длинные праздники, плюс инаугурация, и достаточно большое количество, с одной стороны, было рисков наступления каких-то „черных лебедей“, с другой стороны, традиционно сниженная активность просто потому, что все отдыхали. При этом я хочу обратить внимание, что этот год характеризуется очень высокими дивидендными выплатами, очень высокой дивидендной доходностью. И, с одной стороны, продолжается черед дивидендных отсечек, то есть определение даты, на которую будет понятен реестр, соответственно, будущие выплаты. А с другой стороны, на рынок уже начали потихонечку приходить эти самые дивидендные деньги. И в условиях, когда многие компании платят двузначную доходность, и когда тот же „Лукойл“, например, обещает заплатить в виде дивидендов сотни миллиардов рублей, ожидать какой-то коррекции, какого-то снижения, наверное, не стоит. При этом, безусловно, волатильность будет сохраняться, и поговорка „продавать в мае“, наверное, свою актуальность не теряет. При этом следующую неделю, на фоне нового назначенного правительства, на фоне того, что многие риски, связанные с экономикой, снимутся, наверное, стоит ожидать как минимум консолидации, а как максимум некоторого роста. Во всяком серьезных рисков я не вижу. Очень интересная ситуация складывается вокруг фондового рынка. А именно: 8 мая закончился сбор заявок по первой серии обмена активами, станет понятно, насколько здесь удастся договориться. И хорошая новость может заключаться в том, что если первый этап обмена пройдет, то это будет означать и то, что и в целом ситуация глобально улучшается, и то, что после первого небольшого этапа обмена активов эта история продолжится».

«После начала СВО и всех историй с санкциями у РФ появился новый и очень неожиданный торговый партнер — Индия. И было совершенно понятно, что Индия заинтересована в российских нефтепродуктах. Но возник простой вопрос — а что мы, в свою очередь, могли бы покупать у Индии? И выяснилось, что таких товаров практически нет. Да, есть очень узкий профиль сельхозки, который мы могли бы у индусов закупать, но он совершенно не соответствует по размерам тому объему выручки от продажи нефти, который мы получаем. Поскольку расчеты в долларах и в евро для нас остаются недоступными, то по нефтепродуктам с нами расплачивались в рупиях. И поскольку рупии не являются свободно конвертируемыми, в моменте казалось, что это довольно серьезная проблема, ее обсуждали и на уровне правительства, и на уровне ЦБ. Уже тогда было понятно, что есть несколько выходов из сложившейся ситуации. Как вариант — пытаться менять через ту же Саудовскую Аравию или других важных партнеров, связанных с Индией. Усиление обсуждений по поводу новой валюты БРИКС — это отголоски этого перекоса, этой проблемы с рупиями. Идея некой новой валюты возникала ровно для того, чтобы больше не оказываться в такой ситуации. А второе, что от нас ожидали индийские партнеры, на чем они настаивали, чтобы мы те деньги, которые получаем с продажи нефтепродуктов, оставляли в Индии, инвестируя в промышленность этой страны. Судя по всему, Роснефть довольно активно скупала нефтеперерабатывающие заводы для того, чтобы поставлять нефть самой же себе, а дальше продавать уже нефтепродукты внутри Индии или на других рынках. Во-вторых, по линии танкерного флота, поскольку мы были вынуждены наращивать собственный флот, совершенно точно, что со стороны Совкомфлота были некоторые вложения в инфраструктуру для того, чтобы просто в этой стране закрепиться. Но совершенно точно, что это были максимально, а) — не публичные сделки, б) — сделки, на которые нас, если назвать своими именами, во многом вынудили, просто потому что других вариантов забрать оттуда деньги не было».